«Университет как «оазис» знаний: воспоминания о студенческих годах и пути к самосовершенствованию»

Каждое успешное начинание берет свое начало во вдохновении, и для Дмитрия Владимировича Евдокимцева это вдохновение возникло в стенах университета. В этом интервью мы знакомимся с человеком, чья студенческая жизнь и опыт преподавания стали основой его духовного и карьерного роста, исследуем воспоминания о непростых годах, когда университетская жизнь напоминала «неприступную крепость» знаний и служила контрастом между обыденной реальностью и уникальной атмосферой, созданной преданными преподавателями, которые вдохновляли и поддерживали своих студентов на пути к будущему.

— Какие воспоминания у вас остались о вашем времени в вузе?

— У нас в науке считается, что информация – это эффект различения, как белое на чёрном. Особенно запоминаются контрастные различия и изменения в жизни, а их тогда было много. Мои студенческие годы в университете в качестве студента исторического факультета приходятся на 1991-1996, время обучения в аспирантуре по специальности «История философии» – 1996-1999 гг., период преподавания в университете – 1997 - 2000 гг. Во-первых, сам университет, единственный в регионе, представлял собой «вселенскую библиотеку» верифицированных знаний и общность людей, носителей этого уникального наследия. После школы погрузиться в этот университетский мир «корпорации знаний» было настоящим «чудом».

Во-вторых, резкий контраст между миром университета и окружающим миром: 1991 год, вокруг тяжелейший экономический кризис, гиперинфляция, запредельная уличная преступность, бытовая неустроенность, иногда «нелечебное» голодание, а в университете усилиями учёных-энтузиастов царила абсолютно отличная умная и добрая атмосфера «оазиса» и «неприступной крепости», которая питает, лелеет и охраняет этот удивительный мир знаний. В-третьих, конечно, это героические люди, «романтики», бессеребренники, подвижники, которые несмотря на то, что в воздухе витало: «каждый сам за себя» и «купи-продай», верно служили университету и его ценностям. Кроме этого, огромная благодарность тем, кто создавал и поддерживал этот мир, в котором мы, студенты начала 90-х, могли достаточно комфортно жить и развиваться, а были и те, кто это делал почти без внешней поддержки, мог учиться на стипендию благодаря общежитию, профилакторию, шаговой доступности и другим благам университета.

Особые ощущения связаны с аспирантурой, этот период я могу сравнить с тем, что университет открывает тебе все источники и возможности, чтобы черпать из них и пропускать через себя потоки самой «калорийной» «умной» информации, в которой спрессован огромный опыт человеческой цивилизации, благодаря чему ты растёшь и развиваешься в таком темпе, что не мог ранее об этом даже мечтать. Чувство «первооткрывателя», понимание того, что ты знаешь то, что кроме тебя в стране и в мире знают единицы завораживает, его трудно выразить, и ради него хочется тратить свои силы и время жизни.

— Вы сказали, что большую роль в создании той особой вузовской атмосферы сыграли преподаватели. Кто из них, по вашему мнению, оказал на вас наибольшее влияние и почему?

— Действительно, университет – это прежде всего люди. В период моей студенческой жизни в университете на историческом (затем историко-философском) факультете сложился уникальный коллектив учёных-преподавателей, многие из которых были молодыми специалистами, они учились и формировались в лучших научных школах страны, но в старых университетах и институтах им было бы сложно пробиться, так как кадровые позиции были в основном заняты, а в только что созданном Волгоградском госуниверситете для них открывались большие перспективы. Среди своих учителей я хотел бы выделить декана факультета и специалиста по первобытной культуре Железчикова Б.Ф., историков древнего мира и археологов Скрипкина А.С., Клепикова В.М., Сергацкова И.В., руководителя археологических экспедиций Дьяченко А.Н., медиевистов Леонтьевского А.В. и Барабанова Н.Д., специалистов по отечественной истории Кригера В.А., Ведерникова В.В., Тюменцева И.О., Кузнецова О.В., востоковеда Беспрозванных Е.Л., американистов Кубышкина А.И. и Касторниченко В.В.

Все эти люди как личности олицетворяли то, что преподавали, они посвятили себя своим научным интересам, и поэтому были, а некоторые и сейчас являются живыми источниками знаний. Но более всего я признателен своему главному Учителю, философу и культурологу Пигалеву Александру Ивановичу. Он был создателем и носителем научной школы, а эффект научной школы заключается в том, что Вы, если Вас приняли в неё, за относительно короткий период можете обрести такие знания, которые Вы сами могли бы за всю жизнь не приобрести. Этот человек для меня является примером абсолютного посвящения всего себя своему делу, поэтому его научная деятельность была столь плодотворна, он был мыслителем национального масштаба и выше, профессиональным переводчиком философских текстов с английского, немецкого, французского. Когда я наблюдал за его творчеством, я осознал, что не важно, где Вы находитесь пространственно, в столицах или в провинции, именно Ваше отношение к делу может привести к уникальным достижениям.

— Вы говорили, что уже в студенческие годы стали активно заниматься научной деятельностью. Какие направления или предметы вам нравились больше всего, повлияли они как-то на вашу карьеру?

— Как специалист, я убеждён, что мышлению в силу его языковой природы невозможно научиться самостоятельно. Как и при изучении родного языка, так и при изучении языка той или иной области знания мы сначала слушаем и читаем, потом слышим и понимаем, а затем отвечаем, говорим, оперируем знаниями, а затем неслышно говорим сами с собой, а это и есть мышление. Чтобы понимать историю, философию, социологию, антропологию нужно было долго и внимательно слушать специалистов, учиться их понимать, разговаривать с ними об этом, чтобы затем эти знания и навыки стали неотъемлемой частью тебя самого.

— Как известно, студенческая жизнь – это не только про конспекты и лекции. Какие самые яркие моменты вы запомнили из того времени?

— Многое вспоминается, интересных событий было немало. В то время студенческое общежитие не имело охраны и турникета, поэтому в общежитие могли «прорваться» те жители окрестных мест, кого не остановила голосом вахтёрша, и у которых нередко «чесались кулаки», поэтому приходилось порой держать оборону.  Помнится также, как единственный раз я попросил поставить себе на экзамене по спецкурсу «неуд», потому что не хотелось получить по важному предмету от любимого Учителя «3» или слабую «4», важно было пересдать только на «5».

Забавный случай: декан Б.Ф. Железчиков на предпоследнем занятии по «Первобытной культуре» сообщил, что не будет меня спрашивать, но на последнем занятии неожиданно сказал, что мне вскоре надо будет отвечать о жизнедеятельности кочевников. Я задумался о помощи «свыше», вспомнил Библию, историю Авраама, который был кочевником и импровизированно использовал Библию как исторический источник, заслужив редкую для декана похвалу. Пожалуй, самые важные воспоминания связаны с внешним признанием моего роста, потому что это смысл нашей жизни. Помню, как профессор Скрипкин назвал мою точку зрения по одному дискуссионному вопросу «евдокимцевской» точкой зрения в науке. Никогда не забуду, как уже в аспирантуре мой учитель А.И. Пигалев вызвал меня к себе, и, держа в руках печатную основу моей будущей диссертации, сданную мной ранее, сказал, что сам не ожидал от меня такого роста.

— Почему после окончания обучения вы решили вернуться в родной вуз в качестве преподавателя?

— Собственно, это было не возвращение, а продолжение личностного и профессионального развития. Когда мы были студентами младших курсов, то лучшие преподаватели были для нас людьми «высшей касты», недосягаемыми посвящёнными, мудрецами, «небожителями», но за время обучения в университете ты понимаешь, что медленно и незаметно приближаешься к их высотам, и что «не боги горшки обжигают», поэтому, если ты любишь это дело, и у тебя получается, ты продолжаешь развитие на новом уровне, на кафедре и за кафедрой.

— Что вам больше всего нравилось в преподавании?

— Во-первых, со временем осознаёшь, что образование – «ключ» к любым возможностям. Можно сказать так, что если у кого-то (человека, региона, группы, страны) есть какая-то нерешённая проблема, то скорее всего просто не хватает соответствующего образования. Поэтому работать в этой сфере, осознавая эти возможности невероятно интересно. Во-вторых, изучая человеческую психологию, понимаешь, что среди главных потребностей человека потребности в самоактуализации и внешнем признании. Преподавание – это своего рода самопрезентация, самоподача, причём публичная, с мгновенной обратной связью, когда видны твои достижения и упущения, в которой необходимо проявить свои умственные, речевые, когнитивные способности и навыки, и научить этому других. Эти переживания приносят преподавателю особое умственное и эмоциональное удовлетворение.

— Многим преподавателям приходится использовать особые техники, чтобы поддерживать в студентах интерес к предметам. Использовали ли вы какие-нибудь методы обучения?

— Я бы сказал, что есть чисто технические средства преподавания, а есть главный «инструмент» — личность преподавателя, его понятийный аппарат, репертуар знаний, навыков и методических наработок. Глубинный секрет успеха в том, что преподаватель должен сам олицетворять то, чему он учит других. Если он владеет тем, чему учит, любит учиться и учить, уважает тех, кого учит, то успех гарантирован, остальное приложится. Но ещё раз подчеркну, что очень важно любить и уважать своих учеников.

— С какими трудностями вы сталкивались в процессе преподавания?

— Можно было бы сетовать на внешние трудности: коммерциализация образования порой порождает конфликт интересов (между интересами образования и финансовыми интересами вуза), жаловаться на то, что, в общем и целом, студенты стали меньше читать, но я скажу, наверное, неожиданную вещь: это внутренние трудности, это вызовы для самосовершенствования самих преподавателей и их искусства. Как говорится, «что толку с тех учителей, которых не превзошли их ученики…».

— Почему вы решили уйти из вуза?

— Как философ, считаю, что для этого были как вынужденные объективно осознаваемые, так и бессознательные мотивы. На момент окончания аспирантуры на моей кафедре культурологии и истории философии ВолГУ не было полной свободной ставки, поэтому пришлось вскоре искать работу в других вузах, год поработал в Сельскохозяйственной Академии, а затем 12 лет в РАНХиГС. Наверное, для этого была и внутренняя причина, молодой специалист покидает родной вуз, каким бы болезненным не был этот процесс, и теряет его опеку, чтобы проявить себя в окружающем мире, стать уже не чьим-то учеником, а Самим Собой. Но при этом мой Учитель как заведующий кафедры нередко приглашал меня работать на кафедре по совместительству, я выступал официальным оппонентом на защите диссертаций в профильном совете ВолГУ и очень радовался и радуюсь каждой возможности встретиться с alma mater.

— Вы по-прежнему являетесь частым гостем в ВолГУ, посещаете конференции и мероприятия. Как вы считаете, что изменилось в вузе с тех пор, как вы были студентом?

— Конечно, мы живём во времени, многое меняется, что-то радует, что-то производит двойственные впечатления. Радует поразительный ландшафтный дизайн университетской среды, строительство нового общежития, библиотеки, окружающей инфраструктуры; вызывает сожаление сокращение исторического факультета и связанный с этим отток уникальных кадров, исчезновение уникального экологичного дендрария напротив общежития и университета, где на его месте выросло избыточное, на мой взгляд, количество торговых точек.

— Насколько мне известно, сейчас вы продолжаете преподавательскую деятельность, но теперь уже обучаете школьников. Каковы основные отличия между преподаванием в вузе и школе?

— На первый взгляд, работа в вузе более высокоинтеллектуальная, операционально более творческая, но я бы привёл здесь такую биологическую метафору: образно выражаясь, преподаватель вуза работает с верхней частью кроны садовых деревьев, с ветвями, соцветиями, плодами, в то время как учитель работает с корневой системой и началом формирования этих деревьев, и от этого этапа во многом зависит, с чем будет иметь дело преподаватель вуза позднее. Однако, чтобы понять истинное значение работы на уровне «корней» образовательного процесса, надо пройти путь «от устья к истокам», от продвинутой стадии к исходной. Как говорил Конфуций, те, кто думает о короткой перспективе, выращивают рис, а те, кто о долгой, воспитывают детей. Поэтому многие крупные компании, например Сбербанк, двигаются от корпоративного образования для взрослых к созданию своих школ для детей.

— Какое самое ценное качество вы стремитесь привить своим ученикам, а какое больше всех в них цените?

— Как я говорил ранее, правильно подобранное образование может стать «ключом» для достижения практически любых целей при выполнении ряда условий. Есть такая интересная закономерность: морфологически человек только кажется устойчивой системой в краткосрочной перспективе, а в длительной перспективе человек и человечество очень пластичны. То есть, говоря упрощённо, если мы будем функционально тренироваться летать, прыгать и махать руками, то через какое-то время многие из нас научатся «зависать» в воздухе как профессиональные прыгуны или баскетболисты, а наши потомки, если продолжат это практиковать, когда-нибудь взлетят… То есть, морфологически мы являемся тем, что мы функционально развивали в себе последние годы.

На место умения летать можно поставить любой навык, любое полезное качество. Что же необходимо для таких трансформаций? Готовность к медленным изменениям и практика этих изменений. Быстрые изменения нестабильны и временны, а долгое время вырабатываемые навыки формируются надолго. Эту привычку много трудиться и быть готовыми к тому, что изменения будут обязательно, но они будут очень медленными, я бы и хотел привить своим ученикам. В учениках я ценю способность распознать в учителе и в его занятиях шанс для своего личностного роста и готовность идти навстречу этому опыту, невзирая на риск проявить свои слабые места и недостатки, чтобы «тяга» к лучшему, к благу была сильнее, чем стресс и дискомфорт в начале этого Пути.

Виктория Темнышова